В статье „Хайдельбергская Змея ? или что такое нарциссическое расстройство личности“ вы разобрали, что такое психопатия вида нарциссического расстройства личчности. Ссылка ниже:
Статья „Хайдельбергская Змея ? или что такое нарциссическое расстройство личности“
В статье я дал подробно понять, как именно зарождается это расстройство и отчего ребёнок вырастает оборотнем и с невинным личиком, которого все близкие, родные и друзья могут очень любить и даже не подумать, что эта мерзость делает наедине с вами, за закрытыми дверями со своим интимным партнёром и детьми.
О том, как родители своими руками уродуют собственных детей, делая их своим продолжением (нарциссическое расширение) или становясь рабами (жертвоприношение), информации достаточно. Сегодня хочется рассмотреть, один из самых страшных механизмов формирования нарциссического расстройства личности — родительский абьюз. В этой связи речь пойдёт о детской комплексной психотравме, вследствие которой может развиться нарциссизм. Для начала остановимся на отличиях обычной психотравмы от комплексной.
Обычная психотравма — это когда ребёнка на пешеходном переходе зацепила красная машина. Уже будучи взрослым он боится переходить через дорогу, особенно, если замечает красный автомобиль и слышит визг тормозов. Красное авто и визг тормозов — триггеры, которые провоцируют откат в прошлое (флешбэк) и вызывают страх и панику, хотя в настоящем моменте угрозы нет.
Представим, что нашего героя на протяжении десяти лет цепляли разные машины, велосипеды, мотоциклы, самокаты и трактора во дворе, на дороге, в поле и других местах при разных обстоятельствах. То есть он получает в течение длительного времени целый комплекс психотравм, каждая их которых имеет свои триггеры и свою реакцию.
При простой психотравме человек помнит событие, осознаёт триггеры, может описать их и свою реакцию. При комплексной психотравме большая часть событий вытесняется из сознания, триггеров настолько много, что осознать их просто нереально. А поскольку триггеры срабатывают постоянно, человек до нескольких раз в день может испытывать эмоциональные флешбэки и регрессировать к защитным механизмам. Он постоянно чувствует сильнейшее напряжение, опасность и автоматически реагирует на это состояние. А теперь представим нарциссичную мать и пограничного отца, которые с рождения до юности «воспитывают» дитя. Мать видит в ребёнке объект и годами проявляет к нему нарциссический абьюз — проекции, критику, игнорирование, обесценивание, подавление, газлайтинг, триангуляцию, конкуренцию, переносы, внушение вины и стыда. Ниже – примеры токсичных материнских коммуникаций:
«Ты зачем сломал отцовский паяльник!? Не ребёнок, а недоразумение! Папа тебя вечером убьёт»
«Иди, помассируй маме ножки, она устала. Я знаю, ты любишь массировать мне ножки»…
«За то, что ты сделал, я с тобой не разговариваю. Даже не подходи ко мне!»
«Посмотри на Коленьку, Вот — мамин помощник, не то, что ты!»
«Будешь дальше орать, чужой тёте тебя отдам. Мне непослушный ребёнок не нужен!»
«Как ты мог забыть слова! Кошмар, как стыдно перед людьми!»
«Что значит «голова болит»? Ты просто голодный, сядь, поешь»…
В это время со стороны отца ребёнок испытывает пограничный абьюз — физическое насилие, давление, вспышки агрессии, эмоциональные качели «люблю/ненавижу». Годами ребёнку наносят психотравму за психотравмой его самые близкие люди, заставляя захлёбываться страхом, виной и стыдом.
Когда родители осуждают поступки или поведение ребёнка, это рождает страх и чувство вины. Но с этим жить можно. А вот когда родители не принимают личность маленького человека, отказываются любить его таким, какой он есть, игнорируют потребности, эмоции, желания, видят в нём брак, активно исправляют, это рождает в ребёнке чувство стыда, с которым уже жить невыносимо.
В ответ на многоразовое причинение вреда неокрепшей психике у ребёнка формируется комплексная посттравматическая стрессовая реакция. Это очень больно и едва переносимо. Поэтому постепенно подавляется и вытесняется истинное «Я», а взамен формируется токсичное, с помощью которого травмированный ребёнок теперь и будет защищаться от всего мира. В данной ситуации ребёнку неоткуда взять экологичные механизмы реагирования. Нет ресурсов для психического взросления, развития эмоционального интеллекта, обретения себя настоящего. В его арсенале — лишь набор токсичных родительских паттернов и собственные детские защиты. Они и становятся содержимым токсичного эго.
Так рождается глобальная фальшивка длиной в человеческую жизнь, в которой нарцисс — вынужденный автор и носитель этого уродливого творения. Какую цену он платит за вытеснение и подавление задатков истинного «Я»? Пустота – вместо любви и дружбы. Невозможность построить глубокие близкие отношения. Тоска, скука, депрессии. Перманентное напряжение, страх, вина, стыд. Психосоматические проявления. Зависимости. Непонимание собственных желаний, потребностей, эмоций. Перманентная неудовлетворённость жизнью и душевный дискомфорт. Отсутствие эмоционального интеллекта. Постоянные эмоциональные флешбэки и откаты в прошлое. Ощущение себя только через реакцию других людей.
Можно ли радоваться такой жизни? Вряд ли, ведь полноценная, яркая, вкусная жизнь ему просто недоступна.
Картаева Юлия Юрьевна (Психолог — г. Ростов-на-Дону)
А теперь я вам распишу в профессиональных терминах, как называется нарциссическая травма и какие акценты она в себе может заключать. Воспользуемся статьёй Павловской Екатерины – психолога, психоаналитика г. Санкт-Петербург:
Кумулятивная психическая травма – это травма, полученная постоянным или систематическим травмированием психики. В основном, длительному травмированию подвергаются дети в родительской семье. Травматизация происходит при физическом воздействии на ребенка – избиении, изнасилованиях, жестоком обращении; психологическом и эмоциональном воздействии – скрытое или явное отсутствие любви и/или эмоциональной близости, приводящие к ощущению ребенком своей отверженности и ненужности. Кумулятивная детская травма имеет самые серьезные последствия, т.к. личность формируется под воздействием стрессовых факторов. Центральным ядром такой личности часто становятся защитные механизмы, вокруг которых формируются характеристики личности. Травма, причиненная близкими людьми и затрагивающая самые основы становления психики, оказывается наиболее травматичной и оказывающей огромное патогенное влияние на всю дальнейшую жизнь человека.
Как таковой классификации видов травм не существует, но можно выделить виды искажений основных составляющих эмоциональной жизни, которые оказывают патогенное влияние на развивающуюся психику ребенка.
- Травма «брошенности» может возникать как в младенческом возрасте при отсутствии или недостаточном физическом контакте ребенка с матерью (т.к. младенец не разделяет свое тело с телом матери и при ее отсутствии переживает сильную тревогу и страх вплоть до страха смерти), так и в целом при физическом наличии родителя, но его эмоциональном отсутствии. Люди, имеющие травму «брошенности» склонны к разного рода зависимостям, симбиотическим отношениям, инфантильности и страхам потери любимого объекта.
- Травма «отвержения» возникает при «холодной» или «мертвой» матери, эмоционально не вовлеченной в жизнь ребенка. Люди, имеющие эту травму, живут с чувством собственной ненужности и невостребованности, не могут самореализоваться, выражать свои чувства и находиться в близких эмоциональных отношениях, избегают эмоциональных проявлений.
- Травма «лишения» возникает при пренебрежении потребностями ребенка (мама не подходит к малышу, когда он плачет, не успокаивает его страхи, не обеспечивает необходимые уход, поддержку и внимание). Люди, имеющие подобную травму живут с ощущением нехватки внимания окружающих, постоянно стремятся его завоевать, склонны к манипуляциям, не чувствуют удовлетворения в жизни.
- Травма «предательства» возникает при разочаровании ребенка своими родителями, которых он боготворил. Разновидностью этой травмы является «травма свержения с трона» (термин А. Адлера), которая возникает у ребенка при рождении младших детей, которым уходит все родительское внимание. Люди, пережившие эту травму, теряют чувство доверия к людям, отчуждаются и замыкаются в себе либо всеми способами стараются угодить окружающим, чтобы символически «вернуть» любовь родителей.
- Травма сексуального соблазнения возникает при использовании взрослыми ребенка или подростка для удовлетворения своих сексуальных влечений. Для ребенка эти переживания настолько ужасны, непонятны, неизвестны и даже чужды, что оказываются неподъемными для его психики и вытесняются из сознания. Сексуальные травмы приводят к сексуальным и эмоциональным проблемам.
- Травма «насилия» возникает при систематическом жестоком обращении с ребенком со стороны взрослых, нанесение ему телесных повреждений. Травма «насилия» приводит к возникновению психопатии или формированию психопатического асоциального характера.
- Травмы «унижения» или нарциссические травмы – удары по самолюбию ребенка, унижение, пренебрежение, снижение самооценки приводят к нарушениям «Я-концепции» и комплексам неполноценности.
Нарциссическая особь выдаёт вам шахматнцю доску, фигуры, назначает какими фигурами вам играть, сколькими, как фигуры должны ходить, кто ходит и когда. И всё это тварь назцвает шахматами. И жертва также думает, что играет в шахматы, но с каждым ходом как-то не совсем шахматы. И в любом случае в этой игре психопат сожрёт вас.
Психические травмы унижения, насилия, отвержения, предательства происходят и во взрослой жизни, но, как правило, по «повторяющемуся» детскому сценарию. Взрослый человек воспроизводит детские травмы, попадая в травматические ситуации с теми же эмоциональными реакциями, паттернами поведения и переживаниями, что и в детстве. Например, человек с травмой унижения будет «притягивать» к себе ситуации, когда он выступает в роли «козла отпущения», терпит издевательства и унижение, а, имеющий травму отвержения находит себе эмоционально холодного партнёра, страдая от отсутствия близости в отношениях». [4]
Последствия физического и сексуального насилия затрагивают когнитивную сферу. Это может выражаться в нарушении концентрации внимания, поскольку все мысли ребенка заняты травматическим опытом. Он внимательно наблюдает за всем происходящим вокруг, пытаясь предотвратить возможную опасность. При этом ему приходится постоянно прикладывать усилия, чтобы нежелательные травматические переживания не «прорвались» в сознание. Дети, которые пережили сексуальное или физическое насилие, при отсутствии должной и успешной заботы близких взрослых или других заботящихся людей, перестают доверять людям и их круг общения сужается, они становятся замкнутыми и недоверчивыми. «Одним из самых важных психологических последствий у детей, переживших насилие, является неадекватное снижение самооценки» [5].
В случае такого внутрисемейного злоупотребления у ребенка искажается способность познавать мир на основе надежных и предсказуемых категорий, переживается мощное ощущение предательства [6]. В нормальном варианте близкий человек из семьи (мама, папа, бабушка, дедушка и т.д.) является опекуном и защитником. Если же такой человек причиняет ребёнку боль, то найти логическую связь между близким как мучителем и близким как защитником оказывается непосильной задачей. (Признаем, что даже для взрослых такое осознание не под силу.) У ребенка же еще не сформирован психологический аппарат и вариации защит, способные стать бронёй от злостного злоупотребления. Ребенок, развивающийся в такой атмосфере, вынужден обращаться за помощью к родителю, являющемуся одновременно и агрессором. Для того чтобы это стало возможным, ребенок вынужден отрицать и диссоциировать родителя как агрессора, также как и сам факт злоупотребления.
Переживший злоупотребление со стороны близких взрослых ребенок, помимо нарушений во взаимоотношениях, ощущает беспомощность, возникшую вследствие невозможности влиять на события и людей. Представления о себе формируются им на представлениях о нем взрослых, которые используют его как вещь для обслуживания своих потребностей и желаний, и он растет с ощущением отсутствия у него воли и личной инициативы.
Психической травмой является и неудовлетворение потребностей ребенка в любви и эмоциональной отдаче, особенно если потребности игнорируются постоянно. В таком случае травма приобретает хронический характер, а ребенок вынужден прибегать к разного рода защитам для отключения чувства боли. В дальнейшем, если такой пациент приходит в психотерапию, происходит долгий процесс вскрытия и осознания таких защит, за которыми, как правило, скрываются целые пласты боли.
Люди, получившие психическую травму в детском или юношеском возрасте, быстрее взрослеют. Социальная адаптация у них при этом повышена, но зачастую сопровождается формированием так называемого ложного «Я», когда у человека отсутствует связь со своим внутренним миром и личность выстраивается вокруг разного рода защитных механизмов, которые в таких случаях являются доминирующими в формировании психики.
Психопатологии взрослых, изначальной причиной которой является психическая травма, иногда присутствуют с самого детства, но человек не догадывается об истинных причинах проблемы. Часто основными симптомами, с которыми люди, пережившие в детстве психическую травму от близких людей, обращаются к психотерапии, не носят депрессивного характера. Симптоматика таких клиентов по большей части «сводится к неудачам в аффективной, любовной и профессиональной жизни, осложняясь более или менее острыми конфликтами с ближайшим окружением» [2]. Уже в процессе психотерапии и раскрытия истории клиента становится заметна депрессия, которая была или могла быть в его детстве, но которой он не придает значения. «А, как правило, человек, который не осознает свою депрессию, более нарушен, чем тот, кто осознает ее время от времени» [2]. Психотерапевт отмечает у таких клиентов по большей части ощущение бессилия, невозможности любить, выйти из конфликтной ситуации, воспользоваться своими талантами и преумножить свои достижения, или глубокую неудовлетворенность результатами своей деятельности.
«В конечном счете, открывается единственная в своем роде депрессия, повторяющая инфантильную депрессию, пережитую в детстве. Такая депрессия не затрагивает внешнее состояние человека и не очевидна для окружающих. Хотя в то же время она влияет на взаимоотношения с близкими, страдающими от отношений, которые такой человек им бессознательно навязывает» [2].
Инфантильная депрессия связана с отсутствием в жизни ребёнка «достаточно хорошей» эмпатийной матери, способной взаимодействовать с ребенком на уровне глубинных эмоций и помогать его естественному эмоциональному и социальному развитию. Мать, которая не способна по тем или иным причинам взаимодействовать со своим ребенком, Андре Грин назвал «мёртвой матерью». Корнями такого поведения могут быть разнообразные причины, как внешние горестные события, которые погрузили женщину в депрессию, так и внутренние неразрешенные конфликты.
В одних случаях полноценная любовь матери может отсутствовать вовсе, при этом ребенок вовсе не имеет опыта ощущения материнской эмпатии и его чувства надежно спрятаны под броней психических защит.
В других случаях ребенок может получать полноценную любовь какое то время до момента события, повлиявшего на психику его матери. Грин называет такие возможные причины как потеря любимого, смерть ребенка, превратности судьбы, развод, неизлечимая болезнь и т.д. Перечень причин многообразен, главным моментом остается одно – постоянная печаль матери и утрата ее интереса к ребенку. Изменение характера отношения матери к ребенку происходит внезапно и он оказывается в замешательстве и непонимании что происходит. Внезапно любовь матери оказывается утраченной для него. Такая нарциссическая травма провоцирует нарушение процессов развития и идентификации. При сохранении неблагоприятной ситуации у ребенка может начаться процесс «идентификации с мертвой матерью», т.е. «симметричное отображение реакций матери как единственно возможный способ восстановления близости с ней». В дальнейшем в последующих отношениях такой человек будет дезинвестировать любой объект сильной привязанности, представляющий угрозу разочарования, фактически утрачивая способность любить и принимать любовь другого [1].
После опыта зависимости от внезапной и необъяснимой перемены матери, человек, повзрослев, будет прилагать усилия для предвосхищения травмирующих событий. Таким событием для него становятся любые близкие и по-настоящему глубокие взаимоотношения. Для полноценной любовной жизни у такого человека отсутствуют внутренние инвестиции, которые необходимо вкладывать для установления глубокой эмоциональной привязанности к другому человеку. Отсутствуют возможности для глубокой вовлеченности и эмоциональной заботы о другом. Как правило, влюбленности для такого человека оборачиваются разочарованиями, или в объекте любви, или в себе самом.
Как отмечает Д. Калшед, «люди пережившие психические травмы в детстве, в основном, чрезвычайно умны и чувствительны, и во многом страдающие из-за чрезмерной чувствительности и эмоциональной детской травмы. Они преждевременно становятся самостоятельными, не имея подлинной связи со своими родителями и заботясь о себе в коконе своих фантазий» [3]. Такие люди склонны рассматривать себя в качестве жертвы агрессии со стороны других людей и не имеют достаточно резервов для отстаивания самих себя и своих интересов.
Нормальная реакция психики на травматическое переживание – это уход из травмирующей ситуации. Для ребёнка такая возможность отсутствует в силу того, что он зависим от своих родителей. И если они являются носителями травмирующей ситуации – травматизация становится хронической. В таких случаях психика ребёнка прибегает к диссоциации1 – непереносимые переживания разделяются и распределяются в бессознательные по различным аспектам психики и тела. Это означает появление препятствия к интеграции обычно единых элементов сознания (когнитивных процессов, аффектов, ощущений, воображения). Переживание само по себе становится прерывистым [3]. Так, на примере одной из пациенток, Калшед убедился, что в психотерапии такие пациенты кажутся малоэмоциональными: исследуя причины травматизации, нет возможности оценить их эмпирически, т.к. пациент не способен вспомнить какое то конкретное травмирующее событие.
Таким образом, диссоциация как психологический защитный механизм, позволяет человеку, пережившему невыносимую боль, участвовать во внешней жизни, но за счёт значительных внутренних ресурсов. Внешнее травматическое событие может прекратиться и связанные с ним потрясения сознательно могут быть забыты. Но бессознательно психологические последствия продолжают переполнять психику, продолжая её травматизацию изнутри.
«Неразрешенность детского травматического опыта приводит к отсроченным негативным психологическим последствиям, которые препятствуют способности ребёнка и уже выросшего взрослого реализовать себя социально, профессионально и личностно» [5].
[1] Согласно Тарабриной, диссоциация состоит из трёх этапов. Первичная диссоциация возникает в момент самой травмы и характеризуется фрагментацией травматического опыта, когда человек не в состоянии воспринять целостную картину происходящего. Первичная диссоциация во многом обусловливает развитие ПТСР. Вторичная диссоциация позволяет дистанцироваться от непереносимой ситуации, уменьшить уровень боли и стресса, и защитить человека от осознания всей меры воздействия травматической ситуации. Она оказывает анестезирующее действие, выводя человека из соприкосновения с чувствами и эмоциями, связанными с травмой. При третичной диссоциации имеет место развитие характерных эго-состояний, которые содержат в себе травматические переживания и состоят из сложных личностных идентичностей, обладающих характерными когнитивными, аффективными и поведенческими паттернами. Некоторые из этих эго-состояний могут содержать боль, страх, ярость или гнев, связанные с конкретной травматической ситуацией, в то время как другие эго-состояния остаются в неведении относительно травмы и позволяют человеку успешно выполнять повседневные рутинные обязанности. Примером крайнего выражения третичной диссоциации является расстройство множественной личности. Диссоциация является фундаментальным свойством психики, возникающим как при «нормальном» функционировании психики, так и во многих видах психопатологии. Диссоциация обладает большой ценностью с точки зрения адаптации к меняющимся условиям окружающей среды [5].
Литература:
- Верморелъ, А. Быть или не быть? Значение травмирующих событий детского возраста для психоаналитического лечения.
- Грин, А. Мертвая мать
- Калшед, Д. Внутренний мир травмы
- Кочарян А.С., Лисеная А.М.. Психология переживаний. Учебное пособие Харьков 2011. (Глава 10. Психическая травма и пути ее преодоления проект).
- Тарабрина Н. В. Практикум по психологии посттравматического стресса. СПб.: Питер, 2001
- Томас К.Н. Межличностное понимание травмы.
Работая достаточно продолжительное время с травматиками разных видов, самым сложным и самым важным оказывается травму обнаружить. Точнее, сделать так, чтобы эта травма стала очевидной для клиента. Чаще всего приходится сталкиваться с отсутствием ментализации травматического опыта, при том, что аффективно эта тема крайне тягостна, и во избежание контакта и погружения в собственные травматические переживания, клиент в миллионный раз, завидя травму на горизонте, успешно её не замечает. Разумеется, делает он это не осознанно (ну или осознанно не до конца), в ситуации приближения к травматическому опыту на приёме или в жизненной, „похожей“ на травмирующую ситуацию, клиент не желая снова переживать тот ужас, бессилие и опустошение, что уже случалось с ним в момент травмы, на полную включает типичные механизмы психологической защиты: диссоциацию, обесценивание, отрицание.
Чем в более раннем возрасте была получена травма, тем более грубые, примитивные защиты зафиксировались как „привычные“, ведь в раннем возрасте, особенно довербальном, других попросту не было. „Включаются“ эти защиты практически автоматически, снова потому что в условиях ограниченных психических ресурсов организм переходит на режим экономии, и обращается к привычным, ведь они уже зарекомендовали себя как способные спасти, это ощущается более безопасным, нежели искать другие способы реагировать на явно невыносимо трудную ситуацию без 100% гарантии, что новый способ совладания будет лучше.
„Похожие“ ситуации между тем все происходят, и происходят, потому как неразрешенная травма, оставаясь актуальной, находится достаточно близко, в предсознании, и стремится к актуализации и разрешению. И если острая травма чаще всего „забывается“ травматиком, то при сфокусированном исследовании травматического опыта, она вспоминается, её яркость и острота не позволяет её игнорировать, то „мелкие“, но регулярные травмы просто не берутся в расчёт.
Ну, подумаешь, мама не купила мне платье, сказав, что такой как я, платья не идут. А потом что волосы у меня тонкие и жидкие. А потом, что грудь выросла огромной и теперь мне нужно быть скромнее, не то все подумают, что я лёгкого поведения. Ну обсуждала меня со всеми своими подружками по телефону при мне же, обсуждая мою личную информацию. Ну купила мне на день рождения куклу, хотя я умоляла её о велосипеде. Ну заставляла меня есть невыносимо невкусный и жирный суп, после которого болел живот. И ещё миллион „ну и что“. „Не может быть, что всё из-за куклы“ – говорят такие клиенты.
И действительно, сама по себе отдельно взятая кукла не в состоянии причинять те страдания, и вызывать тот уровень декомпенсации, что переживает травматик. Но когда таких примеров множество, каждый последующий лишь подтверждает убеждённость в собственном бессилии. Когда ты маленький, реальные возможности взаимодействовать с миром ограничены родительской фигурой, и когда защищать собственные интересы необходимо от самого родителя, ребёнок остаётся беспомощным. Я говорю сейчас даже не об абьюзе, не о токсичных родителях, не о „плохих“ игнорирующих и обесценивающих мамах и отсутствующих папах, про обычных, благополучных, любящих родителей. Травмирует чаще всего не какое-то действие или бездействие родителя, а переживание ребёнком собственной беспомощности, невозможности управлять каким-то аспектом своей жизни. Он сталкивается с собственными ограниченными возможностями, разбивается иллюзия всемогущества, и воле близких людей ему противопоставить нечего. При многократном повторении подобного опыта, как и при синдроме выученой беспомощности, в ситуации стресса, человек будто проваливается в состояние экзистенциального ужаса и ощущение того, что он ничего сделать не может, впоследствии диссоциирует, обесценивает, отрицает или напрочь забывает об этом.
Степанова Екатерина Витальевна Россия, г. Москва. Психолог, консультант, психотерапевт Источник: https://psy-practice.com/publications/travmy/o-kumulyativnoy-travme-ili-problemy-vrode-by-net-no-oshchushcheniya-kak-budto-ona-est/ © psy-practice.com
Статья „Нарциссическое расстройство личности и неотъемлемые сопряжённые патологии“
Статья „Что такое Эго и нарциссическое Эго“
Статья „Что такое нарциссический корм“